«Не вампир ли тоже эта девица? – мелькнула мысль. – Уж больно швыдко чешет». Мелькнула и пропала, вытесненная из головы азартом погони.

Мелькали стройные девичьи ноги впереди. Грохотали по брусчатке лошадиные копыта. Расстояние до беглянки то увеличивалось, то вновь сокращалось. Быстро темнело. Где-то над крышами вспыхивали отсветы пожара и слышались крики – паника и мародерство в городе продолжались. Но на этих улицах, вплотную прилегающих к горе Княжьей, было относительно пустынно, – редкие прохожие, попутные или попадающиеся им навстречу, при виде бешено мчащейся девицы в странных штанах и за ней лошади, запряженной в пролетку, испуганно жались к стенам домов.

– Наддай, Рошик! – крикнул Сыскарь. – Наддай, родной! Уйдет же!

И Рошик наддал. Привстав с места, он тряхнул вожжами и издал пронзительный разбойничий свист, вполне могущий посоперничать по громкости с сиреной патрульной машины, мчащейся за преступником.

Казалось, в жилы и мускулы Гаммы влились свежие силы, и пролетка чуть ли не полетела вперед. Теперь было видно, что Богдане не уйти. С каждым ударом копыт о мостовую расстояние до девушки сокращалось, и она уже дважды обернулась на бегу. Так это было или нет, но Сыскарю показалось, что она испугана.

Он вытащил пистолет, выстрелил в воздух и страшно заорал:

– А ну стой! Стой, сука!! Следующая пуля в спину!!

Богдана снова обернулась на бегу и ощерилась. Было уже довольно темно, но света уходящего дня хватило, чтобы Сыскарь заметил длинные, неестественно длинные клыки… И это было почти последнее, что он заметил.

Откуда-то сверху, с крыши, на спину Гаммы упала крылатая тень размером с человека. Лошадь тонко и громко заржала, на полном скаку рухнула не передние колени и повалилась на бок. Пролетка налетела на ее круп, встала вертикально, вышвыривая из своего нутра седоков.

«Вот что значит не пристегнуться» – успел подумать Сыскарь. Он еще попытался сгруппироваться, но все произошло так стремительно, что тело не успело принять правильное положение. Его голова ударилась о твердую базальтовую брусчатку, перед глазами вспыхнул мутно-белый свет, и сознание покинуло Андрея Сыскарева.

Глава 15

Победа и смерть

Молитвы не помогали.

Он по-прежнему сидел в тесной, темной, грязной камере и ждал смерти. Чего еще ему было ждать? Было уже совершенно ясно, что ни Богдана, ни этот жуткий старик, ни вампиры не оставят ему жизнь (о свободе и говорить не приходилось). Он получил небольшую отсрочку лишь потому, что Богдана по старой человеческой памяти испытывала к нему какие-то тени прежних чувств и надеялась сделать его таким же, как она. Однако он понимал, что тени эти скоро, уже очень скоро растают окончательно. И тогда… Что же, помирать?

Он не хотел.

Постепенно тоску первых дней, паническую истерику и одновременно безумную надежду на чудо сменяла злость. Здоровая крепкая злость молодого, полного сил человека. Черт возьми, ему только семнадцать лет, он и не жил еще! Слышите, вы?! Он, Олег Дерюгин, еще и не жил по-настоящему! Он не знал женщины, у него нет детей, его мечты о будущем не исполнились. Ни одна. Ни одна, б…дь!

Злость и решимость действовать.

Но что он может сделать? Многое. Для начала осмотреть камеру, в которой его заперли. Тщательно, сантиметр за сантиметром. Именно так поступают в книгах узники, надеющиеся сбежать. В книгах и фильмах, да. Как они поступают в реальной жизни, ему не известно. Хотя почему не известно? Известно. Вот он – узник. И может все проверить на собственном опыте. Прямо сейчас.

Черт, черт, черт! И почему он впустую потратил столько времени? Трижды идиот. Ладно, спокойно. Смотрим внимательно, ничего не упускаем…

Он нашел то, что искал, когда в четвертый раз обошел камеру по периметру, в отчаянии уселся на тюфяк и сунул в рот сбитые в кровь костяшки пальцев (обстукивал стены в надежде услышать глухой стук). Взгляд упал на стену справа, из которой торчал медный позеленевший от времени водопроводный кран, под которым примостилась ржавая раковина. Этот участок стены, справа от крана и раковины… Ему кажется, или кирпичи действительно отличаются от тех, которыми выложены другие стены?

Олег присмотрелся. Встал, подошел ближе. Отступил на шаг. Склонил голову на одно плечо, затем на другое. Тусклый свет сороковаттной лампочки под потолком не давал как следует увидеть то, что он хотел увидеть. Но если присмотреться… Да, кран и раковина явно торчали рядом с тем местом, где когда-то был проем. Дверь в другое помещение. Потом ее заложили, но кирпичи другие. Цвет немного отличается. Они светлее. Это почти не заметно, особенно в том состоянии, котором он находился все это время, но теперь явственно видно. Здесь был проем. И довольно широкий, кстати. Кран и раковина располагаются ближе к левому краю, а справа еще минимум метр свободного пространства. Хорошо, что стены не оштукатурены, а то бы черта с два он вообще это заметил. В любом состоянии. А ну-ка…

Он уперся в предполагаемый проем руками и надавил. Показалось, или стена под ладонями и впрямь шевельнулась? Надавил еще раз, теперь изо всех сил, до хруста в суставах. И явственно ощутил, что стена «дышит». Возможно, не так сильно, как хотелось бы, но тем не менее.

Ударить ногой? Нет. Он не мастер восточных единоборств, не умеет бить как следует. К тому же звук от удара наверняка будет слышен за пределами камеры. Не годится. Действовать нужно осторожно, планомерно и тихо. И очень быстро. Сейчас вечер (ни часов, ни телефона при нем не было, он определил это по ужину, который ему недавно принесли – жестяная кружка с чаем и два бутерброда без масла с вареной колбасой). Значит, до утра никто не побеспокоит. Есть шанс.

Олег машинально обшарил карманы, хотя и знал, что в них нет ничего подходящего. Только полупустая зажигалка, которую он прихватил на случай, если им с Богданой придет в голову разжечь костер. Кажется, это было тысячу лет назад. Зажигалку наверняка отобрали бы при обыске (его обыскали перед тем, как сунуть в камеру, так он лишился телефона и ремня), но он чудом догадался незаметно сунуть пластиковый цилиндрик в носок, а разуваться его не заставили. Но сейчас, увы, зажигалка ничем не поможет. Так. Кружка. И что? Нет, кружка не годится. Нужно что-то другое…

Взгляд скользнул по рулону туалетной бумаги